По разработанному регламенту, партии матча должны были играться в различных городах Голландии. Хорошая мысль: трудность для участников небольшая – переезды по малой стране короткие, – а организаторам выгодно. Больше городов – больше денег. Однако уж вскоре после начала матча из отдельных городов стали приходить отказы. Виной этому был Алехин. На старте он буквально громил противника, его перевес был очевиден. А кто будет платить деньги за то, чтобы видеть избиение своего любимца? Алехин выиграл первую партию, третью, четвертую и седьмую, в го время как Эйве удалось довести до победы лишь трудный и скучный эндшпиль второй партии. Четыре очка против одного, и это уже в первых семи встречах! Стоит ли играть дальше? Не лучше ли вообще сдать матч и сэкономить гульдены?
Днем перед восьмой партией Алехин сидел в глубоком, удобном кресле в фойе «Карльтон-отеля». Именно в этом отеле останавливались участники и судьи матча, когда партии игрались в Амстердаме. Человек посторонний, ничего не знавший о шахматах, мог бы подумать, глядя на сумрачного Алехина, что это он, а не Эйве проигрывает матч. Чемпион мира был заметно встревожен. Темно-серый пиджак его изрядно помялся, сорочка также не была достаточной свежести, даже для утра. Шнурок одного ботинка развязался, черно-белый сиамский кот Чесс лапкой легонько ударял забавную черную тесемочку.
На столике около Алехина стоял недопитый кофе и опустошенная рюмка. Он был заметно пьян. Его русые волосы мокрыми прядями в беспорядке падали на большой лысеющий лоб. Из-под роговых очков устало глядели потушенные алкоголем голубые глаза. Туристы, проходя мимо, с интересом рассматривали знаменитого шахматиста. Они знали, что дела Эйве в матче совсем плохи, тем более их поражал удрученный вид Алехина, курившего молча сигарету за сигаретой.
Может быть, потому зол и недоволен был чемпион мира, что недалеко от него, в другом конце фойе, царило неприкрытое веселье. Вокруг Эйве собрались его друзья, (помощники, организаторы матча. Беспрерывные шутки, смех, веселые возгласы слышались в этом обществе остроумных, жизнерадостных людей. Неистощим был на шутки Тартаковер. Задолго до начала матча он прибыл в Голландию. «Какой же матч без меня», – сказал он, раскладывая бесчисленные блокноты и приступая к рассылке в различные страны мира интервью, очерков, статей. Веселил собеседников Флор, к его пронзительному раскатистому смеху часто присоединялся низкий гортанный хохоток мастера Ганса Кмоха. Только болезненный гроссмейстер Эрнест Грюнфельд сидел молча. Его заботили собственные недомогания и необходимость непрерывно пополнять теоретическую картотеку Эйве. Для этого голландцы специально выписали его из Вены.
Сам вдохновитель этого кружка, худой, стройный Эйве, намного возвышался над остальными. Аккуратно причесанный, в идеально отглаженном темно-синем костюме, голландский чемпион выглядел празднично. Светлые, без оправы очки лишь подчеркивали свежесть его лица. Ничто не выдавало подавленности четырьмя поражениями на старте, а возможно, это его действительно не удручало. Проиграл-то он все-таки Алехину! Тут же рядом с Эйве сидела в кресле его супруга. Вся компания, окружившая голландского чемпиона, весело потешалась над проделками маленькой дочки Эйве, Фитти, с забавной важностью восседавшей на руках у матери.
Алехина раздражало веселье в стане противника. Чего смеются? Нашли чему радоваться – проиграли четыре партии. Плакать надо! А все-таки им весело, а он – победитель – тоскует один. Никого нет вокруг. Даже Грейс уехала. А, что вспоминать о Грейс! В Амстердаме у нее много друзей, занята с утра до вечера.
– Замечательно, дарлинг! – одобряет она каждую победу мужа. – Я вам говорила: вы легко разобьете Эйве. Мои друзья, конечно, огорчены; понятно – они голландцы, но все же и они восторгаются вашей игрой. Я пошла, дарлинг!
Поцелуй в висок – и ее уже нет.
Собственное одиночество и веселье в стане Эйве удручали Алехина, но, пожалуй, больше всего огорчало его еще одно обстоятельство.
Внутреннее радио только что объявило по отелю:
– Москва вызывает гроссмейстера Сало Флора! Подвижный чех быстро засеменил в переговорную будку, заглядывая на ходу в исписанные блокноты. Вместе с ним пошла поговорить с родными жена Флора – Рая как очаровательный экспорт недавно вывезенная им из России. Алехин был вообще зол на своего чешского коллегу, а тут еще его вызывает Москва.
Три дня назад они встретились в маленьком городке Утрехте перед началом седьмой партии.
– Ну как? Работаешь? – недружелюбно спросил тогда Алехин Флора. Тот понимал, что рано или поздно ему предстоит неприятный разговор с чемпионом мира, и теперь стоял немного растерянный.
– Понемножку, – уклонился от прямого ответа Флор.
– Значит, готовишь Эйве против меня, – укоризненно покачал головой Алехин. – А еще уверял меня в своей дружбе!
– Что делать – деньги! – развел руками Флор. И, засмеявшись, добавил: – Я теперь человек женатый!
– Сколько вас там собралось? – задорился Алехин. – Грюнфельд, ты, Кмох, Мароци. Не многовато ли против меня одного?
– Получается, одному-то лучше, – всячески пытался снизить напряжение разговора Флор. И решил окончательно успокоить чемпиона мира: – Дали бы тебе французы денег, мы помогали бы тебе. Сам знаешь, шахматисты – народ бедный. Берутся за любую работу.
– Ну и что дала ваша помощь?! – все больше злился Алехин, которого спокойный, шутливый тон Флора сегодня еще больше раздражал. – Счет четыре – один. Ничто вам не поможет!