Белые и черные - Страница 58

– Ну, это понятно, – кивнул Алехин.

– Ты смотрел партии Ботвинника? – спросил Флор.

– Да. Очень хороший шахматист. Много знает, отлично понимает позицию.

– Он особенно страшен в дебютах. Я решил быть с ним осторожным в начальной стадии.

– У них там есть еще один интересный шахматист – Рюмин. Николай Рюмин. Мне очень нравятся его партии, – сказал Алехин.

– Да, – согласился Флор. – Смелый, темпераментный. Только он очень болен. Туберкулез.

Разговаривая о шахматах, о далеких советских мастерах, Алехин терзался мыслью о том, как бы удобнее приступить к тому главному, что мучило его последние дни, ради чего он устроил это свидание с Флором в «Амбассадоре». Наконец он решился.

– Ты когда пойдешь в советское посольство? – спросил он Флора, стараясь не глядеть ему в глаза.

– Завтра в одиннадцать. Ильин-Женевский сказал, виза будет готова. Знаешь что: поедем в Москву вдвоем. Ты будешь играть с Ботвинником, я – с Рюминым.

Неожиданная мысль показалась Флору остроумной, и он раскатисто засмеялся, но, взглянув на Алехина, сразу прекратил смех. Выражение лица собеседника подсказало ему, что тому совсем не до шуток. Он и раньше не раз подмечал, как серьезен становился Алехин, едва речь заходила о его родине. В голубых глазах русского чемпиона в таких случаях появлялась трудно скрываемая болезненная тоска.

– Я как раз хотел просить тебя, – вымолвил Алехин, и по его тону Флор понял, что разговор будет о чем-то очень важном. Алехину трудно было начать говорить, но, решившись, он объяснил все четко и твердо, как излагают хорошо обдуманное, давно решенное.

Смысл просьбы был несложен: когда Флор будет в посольстве, не смог бы он спросить у Женевского, когда он может принять Алехина?

– Я хочу с ним говорить. Если спросит, о чем, скрывать ненужно. Хочу поехать в Москву. Пусть назначит любой день и час встречи. Если ему неудобно говорить со мной в посольстве, пусть скажет, где я должен его ждать.

– А не лучше ли тебе самому позвонить в посольство? – предложил Флор. – Ты же знаком с ним, играл в Москве.

– Вот поэтому-то и неудобно. Я уже думал об этом, – сказал Алехин. – Может создаться впечатление, что я использую свое шахматное знакомство с Женевским. Лучше попроси ты.

На следующий день пополудни в том же кафе Алехин с нетерпением ожидал Флора. Народу в кафе было мало, Алехин сидел за столиком, глубоко задумавшись. Ему вспомнились далекие годы революции, голодовка в Москве, первый чемпионат Советской России. Мысленно представил он себе Ильина-Женевского. Какой он теперь, как изменили его прошедшие двенадцать лет? Тогда был молодой, решительный, только контузия затрудняла его обычно умную, содержательную речь. Говорит, говорит гладко, потом вдруг начнет часто ударять кулаком по ладони другой руки. И не скоро успокоится. Как любили его шахматисты, каким авторитетом пользовался он!

И вот теперь именно от него зависит, удастся Алехину поехать в Москву или нет. Несколько лет уже работает Женевский посланником Советского Союза в Праге, это именно он организовал поездку Флора на матч с Ботвинником. Женевский сейчас важная фигура, он многое может сделать, если, конечно, захочет. «А почему бы ему не захотеть? – спрашивал сам себя Алехин. – Что он может иметь против меня?» II все-таки ему казался странным один факт: шахматный мастер, столь любящий шахматы, ни разу не был в Праге ни на одном выступлении чемпиона мира.

Флор задерживался, и это заставляло Алехина нервничать. Он даже заказал двойную порцию сливовицы. «Пригодится чешская водка, – с горькой усмешкой сказал он сам себе. – Если все будет хорошо – выпью с радости, если плохо – выпью с горя».

Почему-то Алехин был уверен в успехе похода Флора; очень уж умеет очаровывать людей этот маленький посланник, природное остроумие и мягкость невольно располагают к нему того, к кому он обращается с просьбой. Вот войдет он сейчас в кафе, улыбнется и еще в дверях воскликнет: «Поехали, доктор! Все в порядке! Кого выбираешь: Ботвинника или Рюмина?» Сядут они в поезд, поедут через Негорелое, Минск, прибудут в Москву. Поедут в Ленинград. Увидит Алехин родные места, встретит близких, друзей. И кончится эта мука одиночества, вновь обретет он родину, тысячи и миллионы сторонников; отдохнет на покое его уставшее, истомившееся сердце. Не в силах справиться с волнением, Алехин до прихода Флора выпил обе заготовленные рюмки сливовицы.

Но вот в дверях показался чешский гроссмейстер. Уже по выражению лица его Алехин понял: миссия Флора кончилась неудачно. Еще не слыша ни одного слова, опечаленный чемпион понял: только что построенный им воздушный замок мигом рассыпался, как карточный домик.

– Он сказал, что не может сам решить этот вопрос, разрешить его можно только в Москве, – коротко изложил Флор итог своего визита.

– Да, хорошо, – вымолвил Алехин, и его рука автоматически потянулась к пустой рюмке сливовицы. – Ну, а как твои дела? – умышленно сменил тему разговора Алехин, стараясь сохранять безразличный вид. – Получил визу?

– Все сделано. Можно ехать, – сообщил Флор. – Ты придешь меня провожать?

– А кто будет на вокзале?

– Брат, знакомые шахматисты.

– А из советского посольства кто-нибудь будет?

– Обещал прийти Ильин-Женевский.

– Тогда я не приду! – воскликнул Алехин.

– Почему?

– Лучше не надо! Подумает, что я ищу возможности все же как-то с ним встретиться.

– Пустяки! Приходи, не обращай ни на что внимания. Алехин подумал несколько секунд, потом решительно заявил:

– Нет, это неудобно.