Белые и черные - Страница 19

Широко раскрытыми голубыми глазами смотрел Саша то на шахматы, то на бабушку. А та не спускала глаз со своего любимца, довольная, что так угодила внуку в день рождения. Добрая старая женщина радостно улыбалась и гладила русую головку молчаливого, ласкового внука…

– Пока этот сон пророческий лишь в одном отношении, – печально сказал Алехин Волянскому. – Князья и сейчас мне не позволяют добраться до шахматной короны. Чудной сон!… Мечты детства… Какое замечательное это время – детство, юность. А чудак я был тогда! Помнишь, Валя, день рождения Варвары?

Через людную Смоленскую площадь с трудом пробирается трамвай, его звонки едва перекрывают крики торговок и говор покупателей. А рядом тихий Плотников переулок, низкий дом, уютный садик с большим старым дубом. Сегодня в доме Алехиных веселье: празднуется день рождения дочери Варвары. Молодежь веселится, танцует под звуки фортепьяно.

Юный Волянский только что прочел стихи, посвященные прелестной юбилярше. Потом весь вечер танцевал с ней. Сверстникам давно известно: они влюблены друг в друга. Разгоряченная танцами Варвара выбегает в садик, за ней Волянский. И мгновенно оба умолкают, – под огромным дубом на скамейке Саша разбирает шахматную партию. На улице уже темно, но нужен ли свет неистовому Саше, чтобы рассмотреть шахматные фигурки! Он ведь привык все партии разбирать в уме.

…Через несколько лет в училище правоведения в Петербурге золотая молодежь увлекается больше светскими развлечениями, чем науками. В этом училище богатых заведена негласная традиция: каждый студент «обязан» иметь собственный выезд лошадей и содержать хористку оперетты. Саша редко участвует в пиршествах коллег, он тратит свободное время и деньги, высылаемые бабушкой, на шахматные книги и на партии по переписке. И все-таки внук купчихи Прохоровой, стройный блондин с близорукими голубыми глазами, привлекает внимание охотниц до легкого успеха.

Одна из них – черноволосая предприимчивая Ника – ценой усилий добилась того, что Алехин назначил ей свидание у служебного выхода из театра. Волянский одолжил другу на вечер свой выезд. Но тщетно ждала взбешенная Ника поклонника, выдерживая хитрые взгляды насмешниц-подруг. Пока пара гнедых коней ожидала седока у дома, где жил Алехин, сам Александр забыл про весь мир, сидя за шахматной доской и забравшись в увлекательные дебри защиты двух коней…

– Да, хорошее было время! – воскликнул Волянский, повернув выключатель и осветив купе мягким электрическим светом. – И как-то сразу в один миг разлетелся наш уют, налетевшая жизненная буря разбросала нас самих, как опавшие осенние листья.

…Петербург четырнадцатого года. Всеобщее торжество русских шахматистов – двадцатидвухлетний Александр Алехин стал гроссмейстером, заняв третье место в сильнейшем международном турнире. Но недолгим было это торжество: через несколько месяцев гремят первые залпы войны. Добровольцами идут на фронт Александр и Волянский. Георгиевский крест получил Алехин за спасение из-под огня раненого офицера, но приколоть орден пришлось только на больничной койке – сам герой тяжело контужен. И вот Алехин в госпитале в Тарнополе, его посещает Волянский. Исхудавший, почерневший Саша страдает от контузии и, может быть, еще больше от того, что не с кем сыграть в шахматы. Тут же у кровати организуется партия с Фельдом, довольно приличным шахматистом, случайно оказавшимся в госпитале. Алехин играет вслепую эту партию и выигрывает с помощью блестящей жертвы ферзя. Вскоре эта комбинация обходит все шахматные журналы мира…

– А дальше? Дальше ты уже не помнишь, Валя, – продолжал вспоминать Алехин. – Точнее, не можешь помнить, тебя в то время в России не было. Самое тяжелое время только начиналось. Бурлящий водоворот семнадцатого года. Перепуганные дворяне, купцы бегут за границу. Куда? Единственный выход через Одессу. Я тоже вместе со всеми. Паника в Одесском порту, давка, крики остервеневших людей. Бегут из горящего дома, спасают шкуру. И подумал я тогда на самом краю русской земли: куда бежим, что ждет нас впереди? Ничего, пустота. Хотя сзади горящий дом, но ведь это все-таки дом! Твой дом, родные стены. Ты можешь погибнуть под горящими обломками, но и на чужбине не безопасно. В общем… я остался. Строго говоря, большевики не такие уже плохие люди. Только мы для них чужие, а может быть, даже враги. Впрочем, впоследствии я не чувствовал никакой вражды. Мне стали поручать серьезные задания: я работал в Уголовном розыске, был переводчиком в Коминтерне. Но… разруха, голод, думы о матче с Капабланкой… В общем… я здесь.

– А помнишь карикатуры в гимназии, – напомнил Волянский. – Алехин гонится за убегающей шахматной короной, потом он же – король с заветным убором на голове.

– Думаю, что этот убор так и останется на моей голове только в детских карикатурах. Я тебе говорил о новых условиях Капабланки?

– Да, условия нелегкие!

– Вот именно – нелегкие! Честно говоря, я лично не вижу для себя пока никаких возможностей собрать такую уйму денег, – признался расстроенный Алехин. – И нет у меня никаких надежд на матч, на шахматную корону. Нет, Валя, верь мне – нет!

4

Порывистый леденящий ветер пронизывал одежду и, забираясь под пальто, пиджак, белье, вызывал отвратительную дрожь. Ноги утопали в сугробах, холодные хлопья снега попадали в ботинки и, растаяв, стекали вниз щекочущими струйками. Обледенелые концы брюк болтались на ходу и сквозь тонкие носки хлестко ударяли по ногам. Больше всего беспокойств доставляла шляпа – при каждом порыве ветра Эммануил Ласкер испуганно хватался за нее руками. Что сказать, неважная экипировка для покорителя ледяных пространств!