Белые и черные - Страница 70

По Волхонке идти стало легче. Дворники обкололи здесь лед, расчистили снег и посыпали тротуар песком. Уже близко Музей изящных искусств, сюда каждый вечер приезжают иностранцы, посольские машины, собирается важное начальство. В шахматы играют, съехались со всего света. Дворники и управдом принимали самые решительные меры, чтобы навести порядок в районе непонятных шахматных битв.

А вот и Музей изящных искусств, наверху светящаяся ночью надпись: «Всесоюзный совет физической культуры. Международный шахматный турнир». В который раз Марта любовалась этим зданием, сам фасад которого отражал величие и красоту творений человеческого гения, заключенных внутри. Маленький садик музея огорожен низкой чугунной решеткой, от входной калитки к зданию тянется немного вверх дорожка. Пока посетитель пройдет эту дорожку, он успеет проникнуться величием мощной белой колоннады, стеклянной крыши, скромных, но удачных по форме карнизов.

У входа в садик Ласкера, как обычно, встретила толпа шахматных любителей.

– Идет старичок! – крикнул кто-то.

Теперь уже Марта понимала, что это значит. Переводчица объяснила ей в дни первых туров, что это трудно переводимое русское слово одновременно выражает много значений: маленький, старенький, добрый, хороший мужчина.

В первые дни Марту удивляли эти люди, долгие часы простаивающие на морозе. Ей объяснили: в залах не хватает мест, хотя пускают туда около четырех тысяч человек. Нетерпеливым некогда ждать сообщений радио, они здесь же, на карманных шахматах, с участием дежурного милиционера разбирают ход борьбы в интересных партиях. Удивительная страна! Каждый человек здесь шахматист. Марта вспомнила рассказ Эммануила о двадцать пятом годе, когда во время их партии с Капабланкой в первом туре конная милиция сдерживала толпу шахматистов, рвавшихся в здание «Метрополя», где шло сражение. «Ничья! Расходитесь, ничья!» – кричали тогда рослые милиционеры на лошадях. А теперь что творится! В шахматы играют на заводах, в деревнях, в каждом учреждении. Радио, газеты, журналы уделяют шахматам места столько же, сколько отводится самым важным жизненным событиям.

Шахматисты у входа увидели Ласкера. Весть о появлении любимого шахматного ветерана мигом перешла из уст в уста. Головы повернулись в его сторону, толпа предупредительно расступилась, давая дорогу чете Ласкеров. Наиболее предприимчивые попытались было воспользоваться случаем и вместе с ними пройти через калитку, но бдительный милиционер быстро навел порядок. В короткие секунды встречи все же состоялась летучая «конференция».

– Скажите, герр доктор, – по-немецки спросил Ласкера один из любителей. – Как ваша отложенная позиция с Капабланкой?

– По-видимому, выигрышная, – ответил Ласкер. Любитель перевел ответ другим, и это вызвало новую волну вопросов.

– А если бы Капабланка сыграл ладьей на аш-восемь? – спросил другой шахматист, но уже по-русски. – А если пешкой на эф-шесть? А не лучше было вам сыграть слоном на дэ-три вместо ладьи на же-пять?

Ласкер, может быть, и задержался бы у входа, чтобы ответить на вопросы, но он их просто не понял. Русского языка он еще не знал, а счастливец, говоривший по-немецки, не проявил должной предприимчивости. Милиционер предупредительно провел Марту и Ласкера через калитку, но и на дорожке в садике они не остались одни. Кто-то из имевших билеты специально ожидал их в садике ради счастья хотя бы несколько шагов пройти рядом с прославленным чемпионом.

У входа в здание супругов встретил подвижный предупредительный Валерьян Еремеев. Он помог раздеться Марте и Ласкеру, и втроем они вышли на площадку у самого основания лестницы, ведущей на второй этаж. Налево был греческий дворик со скульптурами Лаокоона и огромной Ники с острова Афродиты; справа виднелись копии микеланджеловского Давида и двух конных скульптур: кондотьеров Колеони и Гатамелата. Огромные чугунные всадники как символ стояли в этом здании, где сейчас именно коням принадлежало веское слово. Передавали, что, забыв про правила музея, один любитель как-то шлепнул ладонью по ноге коня Гатамелата.

– Молодой человек, этим конем ходить нельзя, – призвал его к порядку служитель музея.

С центральной площадки у входа вверх вела широкая мраморная лестница, по бокам обрамленная колоннами бурого мрамора. Как и в предыдущие дни, десятки любителей шахмат встречали здесь Ласкера. Они шпалерами выстроились по бокам лестницы и при его появлении принялись бурно аплодировать. Словно триумфатор, поднимался со ступеньки на ступеньку шахматный ветеран, раскланиваясь во все стороны. На двух промежуточных площадках его поджидали любители автографов. Ласкер охотно расписывался на книгах, в блокнотах, на отдельных листках.

Но вот он дошел, наконец, до самого верха лестницы. Отсюда по трем сторонам шли залы, где игрались партии турнира. Ласкер играл сегодня в главном зале. Миновав огромные латунные двери с украшениями, он попал в Большой зал музея. Здесь среди рифленых мраморных колонн уютно пристроились шахматные столики с полированными фигурками, часами и флажками. Вверху помещались демонстрационные доски. Они выглядели странно среди древних скульптур; казалось, что римский воин вот-вот покинет свой пьедестал и острием копья перенесет на два поля вперед белую пешку. Всюду разместились зрители. Внизу они покорно ждали начала битвы, стоя за красным канатом, наверху с балкона выглядывали из-за маленьких колонн.